5G-08.

[Mandolini]

Цена свободы. Перо-подпольщик | все остальные. AU! Дом - психиатрическая лечебница, а Кукловод главврач. Что-нибудь в стиле Киза ну или же Петросян

@темы: Цена свободы

Comments

[Гость]

Автор очень извиняется за несоответствие заявке.

2572 слова

Однажды она проснулась. Достигла, наконец, такой жизненно необходимой свободы, вздохнула свежий воздух настолько глубоко, что боль сковала грудь, подалась вперед, распахнула веки и... ослепла от открывшейся ей истины.
Разум воспринимал мир отстраненно, не желая проецировать происходящее на свою владелицу. Навязчивое стремление проанализировать и упорядочить сведения затмило даже затопившее сердце неверие.
Осталось сложить паззл еще одной картины, из отрывков воспоминаний, собрать последнюю коллекцию – собственную жизнь.
Первый предмет – ремни.
– Давай же, милая, открой ротик! – цепкие пальцы впиваются в челюсть, – Ты должна доесть, иначе я очень расстроюсь.
Красная ведьма растягивает губы в широкой улыбке, и безымянную до дрожи пугает это жуткое выражение лица; меткий плевок попадает на шею ведьме, и безымянная ликует, когда видит, как у той дымится и шипит кожа. Ложка с кашей плаксиво звенит при падении на пол. Огненная ведьма с размаху бьет ее по щеке.
– Мисс Грин! – угрожающе вскрикивает единственный настоящий доктор. – Довольно. Доктору Фоллу будет очень полезно узнать о вашем обращении с пациентами.
– Как пожелаете, доктор Файрвуд, – ведьма скалится гиеньей ухмылкой, тлеющие огни пляшут в угольных глазах, – Как пожелаете, – шепчет она в спину уходящему, и становится ясно, как белый день, что в самый неожиданный для доктора момент затаившая зло ведьма обожжет его своим пламенем.
Руки привязаны к телу, жесткие ремни до кровавых мозолей кусают острыми краями запястья, и заживающие ладони неприятно пульсируют – воспаленные следы от испытаний. Голова идет кругом. Или это мир танцует вальс? Ремни затянуты слишком туго даже для слабого сопротивления.
На смену ведьме приходит настоящий рыже-веснушчатый лучик и, спев короткую песню, уговаривает ее доесть. В такт ее голосу пляшут стеснительные белые стены. Безымянная просит лучик развязать ее, чтобы она прекратила терять время и продолжила бороться с маньяком. Лучик бодро интересуется, с которым именно, собираясь самолично устранить конфликт между пациентами, но осекается, когда безымянная, застигнутая врасплох лавиной образов, вдруг отвечает: "не знаю". Звание главного злодея не желает статично принадлежать одному и курсировало между тем главным, с седой прядью в темных волосах, и санитаром с поджатыми губами и звериным взглядом. Первый запер ее здесь и заставляет бороться за свободу, а второй, похоже, хочет ее убить, отомстить за разрезанную маску и обнаженную личину.
Второй предмет – лента.
Давно, – кажется, в прошлой жизни, – к ней в палату пробралась сказочница. Она надрезала осколком керамической тарелки ее ладонь, вскрыв только зарубцевавшуюся ранку, и сплела их пальцы, объяснив, что теперь они сестры по крови и будут идти к свободе вместе. Она подарила ей слепящее-алую атласную ленту-талисман, что на фоне выбеленных стен и накрахмаленных светлых простыней выглядела пришельцем из другого мира, и рассказывала восточные предания об императорах и духах, населяя голову свеженареченного Пера призрачными жителями. Всю ночь они пили чай из пустых лекарственных мензурок и ловили отблески луны на небе в решетчатом окне. Наутро ее новая подруга попала в лапы звероподобному санитару, и, когда он схватил ее за горло, рассекла ему лицо все тем же осколком от тарелки. Последний раз она видела сказочницу, когда доктор с огненной фамилией и ледяным сердцем всаживал в ее исколотое бледное плечо шприц.
Лента красной струей утекла сквозь тощие исколотые пальцы. Вспыхнувшие было краски мгновенно потускнели. Выпивающие разум таблетки больше не прятались в матрасе и под скрипучей половицей, а безвольно проглатывались и царапали горло. Стены кричали о помощи кривыми линиями выцарапанных букв.
Третий предмет – бусины.
У доктора вздрагивают губы и углубляются морщины между бровями, когда она спрашивает про пациента из соседней палаты. Он говорит, что его имя – Джек и он страдает тяжелым расстройством, раскрывать детали которого доктор не имеет права. Но Перо не интересует диагноз. Она повторяет обрывки фраз и обвинений, что, не украденные жадными до криков стенами, доходят по ночам до ее слуха, пытливо смотрит на доктора и видит, как все сильней сереет его лицо.
Так она узнает, что людей с огненной фамилией в этом доме двое. И находятся они по разные стороны излома, разделившего всех на два враждующих лагеря.
С Джеком Перо встретилась позже, в комнате отдыха. Она неподвижно сидела в кресле и стеклянным взором наблюдала, как Билл мерно постукивал шашками по доске в партии с невидимкой по имени Барни. Шелестел шепот санитарок: "Бедняга был полицейским, потерял в перестрелке напарника и теперь воображает, будто он все еще жив". И Перо не могла понять: если невидимки не существует, то кто же тогда переставлял шашки по другую сторону от доски?
Появления нового лица в сопровождении доктора, казалось, никто не заметил. Взлохмаченные волосы, угрюмый взгляд, оттененный синими кругами под глазами, и шнурок на шее с деревянными бусинами, по какому-то недоразумению упущенный из виду персонала – таким она впервые увидела своего лидера, мальчика с агитационных плакатов подполья. Доктор положил Джеку руку на плечо и что-то тихо произнес, но тот дернулся от этого прикосновения и, скривившись, отстранился, почти брезгливо. С затаенным удовольствием Перо отметила, как помрачнел доктор.
Джек был резким, порывистым, любил посквернословить и испытывал яростное презрение к белым халатам, подпитываемое странной детской обидой на брата. У него с Пером не было совершенно ничего общего, разве что кроме похожих шрамов на ладонях. И ему можно было рассказать о своем похищении, детали которого услужливо стер из памяти страх, о том, как ей удалось сбежать, унеся с собой лишь единственное свидетельство произошедшего – раны на руках от колючей проволоки на ограждении. Тогда Джек, нахмурившись, заявил, что все было иначе, и она просто об этом забыла.
Слова Джека полились гипнотической песнью, а ее новым талисманом отныне стала шершавая деревянная бусина.
Четвертый предмет – монета.
Перо осматривалась вокруг и не узнавала это место. Разве здесь стояли до этого во всем своем антикварном великолепии мраморный камин и старинное фортепиано? Разве из ручек всегда росли высасывающие кровь шипы? Разве на стенах раньше зияли пустотами рамы с полусобранными паззлами? Дом, двуликий Янус, словно подбрасываемая монета, попеременно демонстрировал каждую из двух своих сторон, не давая четких ответов и пьяня рассудок коктейлем из терпкого запаха медикаментов и тяжелого вкуса пыли. Может, она действительно сходила с ума? Та ипостась манила своей наполненностью и тяжелым ореолом тайны – не сравнить со стерильной пустотой и скупым отчаянием лечебницы душ, – и ее обитатели не были похожи на иссушенные тени самих себя. Там была цель: маньяк, с которым надо бороться, плен, из которого необходимо сбежать, а еще предводитель, который вел к освобождению.
Речи о свободе не оставили ее равнодушной: стремление Джека на волю, подобно опасной инфекции, охватило всех, с кем он обменялся даже всего парой слов. Перо он обратил в свою веру одной из первых. Будучи простым адептом культа свободы, она возглавила его после того, как Джека изолировали от легковнушаемой массы пациентов. Именно тогда она и превратилась из замурованного в простынях мертвеца в проклятие лечебницы. Для нее решетка на окне не могла быть приварена слишком крепко, дверь не была заперта слишком плотно, а медсестры не казались чересчур бдительными. Привязывание и насильное кормление стали чем-то обыденным, а транквилизаторы, казалось, должны были течь по ее сосудам вместо крови. Иногда обездвиженную Перо навещал главный. Он лениво прохаживался по комнате и жестко улыбался то ли собственным мыслям, то ли беспомощности пациентки. Перо в такие моменты замирала и, не моргая, настороженно следила за перемещениями человека:ее преследовало чувство, что стоит только отвлечься на мгновение, и он свернет ей шею, как мелкой беззубой крысе.
«Раньше на месте клиники стоял большой особняк. Он был настолько прекрасен и величественен, что огонь, будучи еще крохотной искрой, воспылал к нему ревностной любовью и пожелал поглотить все здание до последней щепки – чтобы ничьи глаза больше не смели касаться взглядом роскошного фасада. Даже глаза тех людей, что жили в доме. Но, как огонь ни старался, люди всегда возвращались, скольких из них он бы не погубил. Они не были способны усвоить такой простой урок, – главный отвернулся от рассеченного в клетку пасторального вида из окна и произнес с тенью усмешки: – Наверное, стоило построить на этом месте не психиатрическую клинику, а крематорий».
Перо эти слова слышала, словно отголоски утихающего вдали эхо. К тому времени она уже позволила себе поверить, а Джеку – окончательно увести себя в дом Кукловода.
Чья-то судьбоносная рука перестала подкидывать монету и оставила ее неподвижно лежать на земле.

[Гость]

Пятый предмет – перо.
Кажется, Перо сроднилась с домом, срослась в единый организм: она делилась с ним литрами крови, а он дарил ей защиту: что бы не происходило в застенках, насколько бы изощренными не были испытания и ловушки, она всегда преодолевала их с наименьшими потерями. Даже окружающие едва ли видели ее иначе, чем безвольную часть интерьера; однако, весьма полезную часть, поскольку она всегда странным образом была осведомлена, где искать нужный ей или кому-то из обитателей предмет – возможно, это было еще одним приятным следствием диковинного симбиоза.
Символ свободы, опора подполья – ее миссия Пера казалась жизненно значимой, и ради нее стоило идти на риск. Она умирала от усталости, чувствовала неотступную боль, задыхалась от страха, пылала пламенем ненависти, балансировала на тонком лезвии рассудка и никогда еще не ощущала себя настолько живой.
Иногда Перо посещали странные сны. В них тень, маской скрывающая лицо Кукловода, рассеивалась, открывая черты измученного человека. В этих видениях он по неясной причине носил медицинскую одежду, а ее тело было сковано сонным оцепенением, которое нельзя было развеять никакими усилиями. Кукловод говорил, что уж она должна была понять его. Что, повернись судьба чуть иначе, пожар унес бы его вместе с милой Кэт и их малышом Сэмом. Что у него по-прежнему есть большой шанс оказаться по соседнюю стенку от Пера, потому что он верит в ее рассказы, верит в тот мир, в котором несправедливо осужденный за убийство собственной семьи Джон Фолл стал одержим идеей свободы и организовал личную вендетту со всеми причастными к трагедии, что он всегда чувствовал в себе эту всепоглощающую тьму.
После таких снов на языке чувствовался терпкий вкус лекарств, спазмы скручивали желудок, а каменно–затекшие мышцы тела отдавались ноющей болью. Об увиденном она думала не слишком долго – подобные спонтанные вывороты разума вызывали желание поскорее стереть их из памяти, вытеснить родной и привычной рутиной, в которой не было места ни тягучей беспомощности, ни бесцельным анализам и поискам второго дна.
Особняк заботливо прогонял тяжелое сонное послевкусие и чувство нереальности происходящего и рассеивал дурные мысли с брызгами крови на шипах. Стремительный поток событий безостановочно мчался вперед, и она, будучи всего лишь легким перышком, беспрепятственно покорилась его воле.
Предметы объединения.
Страницы.
Она находит смятые клочки бумаги на видных местах, обычно рядом с предметами для испытания. На морщинистых листках переплетаются в узелки синие рукописные линии, складываясь в ее собственный почерк. Страницы из дневника, будущего ценного подарка Скотланд-Ярду. Внутренности выпотрошенного неизвестным личного блокнота издевательски разбросаны по всему дому. Небрежные бумажные комки пестрят чужими мыслями и незнакомыми именами, выведенными ее рукой. Она не знает, кем были для нее упомянутые люди. Возможно ли, что она знала их до попадания в дом?
Мысли текут вяло, как загустевшие чернила, и укладываются в сюрреалистичную картину. Память Перо словно леденеет, когда она пытается найти ниточку к своей жизни до дома Кукловода. Она не так давно здесь, да и вечность заключения не смогла бы заставить все воспоминания истлеть – должно, хоть что-то должно оставить след. Невозможно, чтобы был чистый лист, она же так долго жила за пределами особняка Фоллов! Или... или не жила?
Документы.
Джим убеждает, что эфир способен вызвать только кратковременную дезориентацию, но никак не ретроградную амнезию. Перо неверяще смотрит на него исподлобья – вот же она, перед ним, растерянная и раздавленная, но удостаивается лишь скупого недоверия – внезапно пришедшее осознание выглядит до дикости неправдоподобно. И не поверишь, что события "до" могли одномоментно испариться из памяти, не оставив и легкого шлейфа из глубинных образов и ассоциаций. УПеро нет ни времени, ни душевных сил, чтобы научиться справляться со спонтанно вскрывшимся недугом, поддерживать внешнюю безмятежность, как Дженни. Отчаяние острыми, как бритва, когтями расцарапывает грудную клетку, собираясь вырвать ребра и впиться в сердце, сдавить его тисками.
Она не в силах смотреть никому из обитателей в глаза: они все цельные, а она – словно шаблон человека, нечто без прошлого и имени. Просто Перо. Вероятно, она действительно часть дома и существует исключительно в его пределах.
Несколькими днями позднее Райан снисходит со своего чердачного престола, чтобы хмуро сунуть ей под нос пластиковую карточку. С фотографии на нее смотрит девушка-из-зеркала, но как ее зовут по-прежнему неизвестно – строчки с текстом плывут перед глазами, а когда она просит Дженни зачитать вслух напечатанное, все звуки в комнате как будто отключают и губы девушки шевелятся в безгласной речи.
Неожиданно больно признавать собственную неполноценность, но альтернатива – потакать притворству окружающих, делать вид, что ничего странного не происходит – противоречит самой ее природе.
Перо отвергает свою суть и вновь становится безымянной.
Взрыв.
Эмоции ей возвращают несколько простых фраз. Джек неловко мнется, подбирая слова, и наблюдать за этим почти весело. Он говорит: "Мне нужна твоя помощь", и безымянная чувствует себя почти полезной. Он обещает дать ей ту свободу, что она так долго и безуспешно ищет, как только они соберут бомбу, и она почти ощущает надежду. Глава подполья, обладающий неведомой способностью дарить людям силу, сумел разжечь тлеющую искру в ее душе. Безымянная становится прежней – почти, ведь только кажущаяся ранее фальшь теперь осязаема. Все вокруг лжет, и она не в состоянии отделить зерна истины от плевел иллюзий.
Джек заканчивает сбор устройства, и безымянная поражается постепенным метаморфозам, содрогается от превращения невинной детской игрушки в смертоносное оружие, пусть и знает, что оно не отнимет ничью жизнь и подарит свободу.
Ладони утратили чувствительность,и теперь шипы на дверях вызывают только неприятный зуд – а может, боль и раны тоже ненастоящие. Она с легкостью находит нужные предметы – кажется, помогает кто-то невидимый, ведет ее за руку, словно неразумное дитя. Запущенный таймер комнаты тикает в ритме сердцебиения: он замолк – остановился и ее пульс. Воздух искрится тревогой и сдавливает виски. Джек подключает детонатор и, проклиная севшую батарейку, отсылает безымянную в подвал.
Она предвидит катарсис за мгновение до его прихода и успевает только поймать взглядом отблеск смертельной решимости в глазах Джека перед тем, как вспышка света поглощает всю окружающую материю, а ее тело кинжалом пронзает нестерпимая боль. Взрывная волна подхватывает ее в калечащие воздушные объятия и выбрасывает из дома, разорвав тонкую ткань реальности. Безымянная открывает глаза.
Поздравляем! Вы собрали коллекцию «История болезни». Вы получили: истину. Можете с гордостью поставить ее на полку – вы честно ее заслужили и теперь вам придется жить с этим знанием.
Лечебница встречает заблудшую душу ледяным безразличием и режущим ноздри запахом моющего средства от высыхающего пола. Заметив, как она шевелится, рыжеволосая медсестра от неожиданности роняет швабру и растягивает губы в неловкой улыбке – и ее, уже-не-безымянную, тошнит от этой Дженни, ее идеально выглаженной белоснежной одежды, от гладко зачесанных под шапочку волос, от приклеившейся к бледным сухим губам искусственной улыбки. Чужая, мертвая; не Дженни, а Джейн. Перед взглядом проносится черно-белая вереница лиц людей, которых раскрасила ее фантазия: она выдумала им прошлое, привычки, вложила в их голоса свои мысли, одарила их характеры своими чертами и определила подробный алгоритм их поведения. Какая ирония – она испытывала острую ненависть к Кукловоду и не осознавала, что веревочки марионеток на самом деле привязаны к ее рукам.
Внутри что-то надломилось; она словно карабкалась по крутому скалистому склону, мертвой хваткой цеплялась за уступы скользкими от пота пальцами, то и дело оступалась и заставляла крошки горной породы срываться в бездну под ногами, и, изможденная, но не побежденная горами, наконец достигнув конца пути – самой верхней точки массива, осознала, что двигалась в противоположном направлении, что очарование темной бездонной пропасти манило ее куда сильнее света аскетичной снежной вершины.
Но мир перевернулся, и теперь, вместо спуска в целительную глубину мрака, она падает в холодное пустое небо. Тщетны попытки воскресить перед глазами растаявшие видения, но она отвергает мысль о смирении – она подпольщица, а такие живут одной борьбой. Ведь известно, что если долго стучаться, то однажды дверь отворится. В конце концов, еще никому не удавалось безвозвратно покинуть дом, уйти оттуда живым, а порой, даже смерть не могла заставить ловушку из стен распахнуться и отпустить исстрадавшуюся душу. Их тесная иррациональная связь – дом не мог без Пера, а Перо не могла без дома – все еще не разорвана, а значит, нужно только подождать, пока он залатает раны, нанесенные ему сокрушающим взрывом. Она будет ждать, и однажды он позовет ее, чтобы возвратить потерянную дочь под свое усыпанное шипами и кукольными глазами туманное крыло.

[Гость]

Очень мало того, что хотелось, увы, но всё же очень понравилось. В тексте очень много дома и это оказалось очень вкусно. Предназначение Пера, отчаянье и неожиданные нотки надежды в самом конце, когда уже смирился казалось бы с ангстом. (И ещё плюс за подполье от подпольщика хд) тот самый

[Гость]

Гость, спасибо Извините, что получилось совсем не то. И привет подпольщику от подпольщика)
Автор.