W-109.

[Veni Vidi Vici]

Original. Квартал древних Богов на окраине города. Заблудившаяся школьница, сумерки. "Оставайся с нами, Ананси сегодня рассказывает сказки"

@темы: Original

Comments

[Гость]

1666 слов.
Автор разошёлся и не уверен, что его буйные фантазии - это то, чего хотел заказчик, но удержаться было невозможно. Автор просит прощения у заказчика, Ананси и Кинга.

Чем дальше она идёт, тем сильнее ощущает, что идёт не одна.
Стук каблуков по брусчатке дробится, будто отражаясь от непроницаемой темноты в переулках, и Птица жалеет, что не послушалась маму и надела эти туфли – лакированные, красивые, но непростительно громкие. Новенький кожаный ремешок натирает мозоли. Вот глупая, думает Птица про себя – будь она в кроссовках, наверное, можно было бы даже надеяться убежать. Если зажмурить глаза и бежать быстро-быстро…
… то почти наверняка можно врезаться в столб, правильно. Или не в столб.
(была тут уже одна такая девочка, тоже думала, что если она никого не видит, то никого вокруг и нет)
(а что с ней стало, с той, другой?)
(ничего особенного, просто пришла в себя в объятиях Ананси – она его, видишь ли, не заметила, а он стоял посреди дороги, раскинув лапки)
Лапки, лапки… паучьи лапки. Скребут душу с едва слышным шорохом. Птица запрещает себе оглядываться по сторонам, но от этого ещё сильнее хочется остановиться и всмотреться в сгущающийся мрак. Тусклые фонари не могут его рассеять, и чем плотнее становится темнота, тем быстрее старается она перебегать от одного освещённого пятна к другому, замирая от оглушительного звука собственных шагов. Ноги ноют.
А липы в заросших, одичавших палисадниках проливают на голову медвяный морок и шепчут, что бояться не надо, и бежать – тоже. Видишь светящееся окошко, одно-единственное на всю улицу? Там, за ним, кто-то есть. Может быть, он даже подскажет тебе дорогу. Ну как, осмелишься постучать?
Птица подходит к окну на цыпочках, и липа кладёт лёгкую прохладную ветвь ей на плечо. Из-под ног выпархивает бледная бабочка, садится на потрескавшуюся раму. Птица не смеет стучать. Из-за оконного стекла на неё смотрит человек с собачьей головой.
Она бежит.
Ветер холодит голые ноги, и луна висит над домами как золотое яблоко, наверняка ледяное и сладкое внутри, если надкусить. Когда Птица выбегает за поворот, дома внезапно кончаются – остаются только луна и поле, а между луной и полем стоит туман. Она замирает, приоткрыв рот, и часто дышит. Туман не неподвижен. В нём медленно двигаются смутно различимые фигуры, плавают огоньки, и сквозь стук собственного сердца Птица различает обрывки песнопений.
- Неборождённое льётся сиянье на тёмную землю...
(это всего лишь мой свет, тебе нечего страшиться)
Тут, наверное, должна быть река, вспоминает она. Просто в тумане не видно. Отец говорил ей, чтобы не смела с местными бегать за город купаться – мало ли кто на окраине ошивается... А она хотела попросить его съездить на реку с ней, но не успела. «Ты был неправ, папа. Они тут не ошиваются. Они тут водят хороводы и поют по ночам. И светятся в темноте».
Птица оглядывается на чернеющие за спиной дома и входит в туман. Молочная зыбь расступается перед ней, окружает плотной завесой. В туфельки уже через несколько шагов попадает роса. Куда она идёт? Зачем?
Голоса становятся всё громче.
«… льётся сиянье на тёмную землю… на тёмную землю…»
«… неборождённое льётся сиянье…»
Из тумана она выходит к чёрной реке, и на берегу ива тут же вцепляется в неё мокрыми веточками, чтобы не дать Птице ускользить в воду. Песок осыпается под ногами, Птица покрепче обхватывает иву за шершавый ствол и смотрит, как пляшут огоньки над лодкой. Лодку несёт сонное течение, и на воде остаётся быстро тающий искристый след. В лодке сидит богиня.
«Вот для кого они поют… но где же они сами?»
На голове у богини – огромное золотое яблоко, плотно сидящее между двумя кривыми коровьими рогами. Волосы чёрной смолой текут по плечам и стекают прямо в реку, а лицо… Лицо Птица рассмотреть не может. Она щурится и моргает, но чем ближе подплывает лодка, тем нестерпимее становится блеск. Яблоко отражается в воде, струится, расплывается, рассыпается на золотые дольки, и от двойного сияния хочется зажмуриться. Она и жмурится, сжимая влажными ладошками ствол, - но когда лодка оказывается совсем близко, Птица понимает, что богиня вот-вот её увидит, и ноги несут её прочь, в белое поле.

Она возвращается к домам, в темноту улицы, полуслепая и промокшая.
Здесь что-то изменилось, но она пока не может понять, что.
«Потерпи немного, Птица, скоро откроется третий глаз».
Чья-то сухая рука цепко хватает её за запястье и тянет за собой.
(паучьи лапки, вы меня поймали, а мне не страшно, потому что я вас не вижу)
Ананси, вспоминает Птица. Так его зовут – по крайней мере, так они его называли. Он – Паук, а значит, он её не съест. Он же не птицеед. Наверное.
(мы не едим людей, глупая птица, даже когда их приносят нам в жертву)
А что же вы с ними тогда делаете?
Паук улыбается в темноте.
Птица понимает, что даже будь она в кроссовках, всё равно не убежала бы.

В заброшенных переулках больше не темно. И они совсем не пусты. Пламя с треском пожирает сучья, и незнакомая богиня с красным пятнышком на лбу подливает в костёр благоухающее масло. Она улыбается отрешённо и счастливо. Гори-гори ясно, чтобы не погасло...
- Почему вы здесь? – спрашивает Птица, и страх, сладкий, тягучий, сворачивается в животе змеиными кольцами.
- А ты почему здесь? – в тон ей отвечает огонь и смеётся, стреляя угольками.
- Я заблудилась.
- А вот и неправда. Тебя сюда никто не звал, а ты пришла. Значит, тебе что-то от нас надо. Ты просто задумайся хорошенько и попытайся вспомнить, что именно.
- Ничего. Я честно заблудилась.
- Не спорь с Агни, - говорит богиня с красным пятнышком. – Вы, люди, никогда не знаете, чего хотите. Поэтому вам лучше слушать нас – нам-то всё известно.
- Тогда расскажите мне, почему я здесь.
- Ты хотела быть здесь.
(с нами)
Змея внутри всё никак не хочет успокоиться – извивается, тревожит нежные ткани утробы. Приложи руку к животу – почувствуешь, как она там ворочается.
- Но я же… За меня родители волнуются.
За спиной раздаётся тихий смешок, и Птица вздрагивает. Ещё один бог входит в круг света от костра, обогнув её сзади – он кажется смутно знакомым, но имя, такое странное, рычащее-шипящее, никак не желает проявляться в памяти. Где же она видела эти кудряшки и этот тёмно-голубой оттенок кожи?
- Ностальгия, - улыбается он, поигрывая флейтой. – За меня когда-то тоже волновались родители. Давным-давно... Очень сильно волновались. Но потом им не осталось ничего другого, кроме как принять некоторые вещи и смириться. С твоими будет так же, - добавляет он, сверкая улыбкой. – Иногда людям просто приходится кое-что принять. Хотят они или нет - это не так важно. Хочешь, я тебе расскажу, что самое важное?
- Эй, сегодня я здесь рассказываю сказки, - говорит Ананси. – Не слушай его, птица. То есть он говорит правильные вещи, но всё равно его не слушай, меня слушай, я лучше расскажу.
Боги у костра смеются, и костёр смеётся тоже.
- Рассказывай, - легко соглашается тот. – А я буду внимать. Разнообразия ради.
- Лучше всего – не слушать обоих, - шепчет на ухо Птице тот, кого называли Энлилем. Он всего несколько минут назад выбрался из-под земли, оставив за собой взрытую брусчатку, и сел погреться. От него шёл глубинный, истомный холод. – Такие, как они… иногда любят играть. Слишком любят.
- Боги как дети?
- Некоторые – да. И чем древнее, тем сильнее некоторые похожи на детей.
- Так всё-таки почему вы здесь? Вам же не с кем здесь играть.
Энлиль молчит. В его немигающих антрацитовых глазах отражается беспокойное пламя.
- Та, кого я видела на реке… С коровьими рогами, в лодке… Кто пел для неё, Энлиль, скажи? Я слышала голоса, но никого не видела, как ни всматривалась.
- Мёртвые, - отвечает бог и отходит в сторону.
Птица растерянно обводит глазами всех собравшихся у костра – странных, диких существ, перед которыми почему-то хочется упасть на колени; существ, похожих одновременно и на людей, и на зверей.
- Ты про Эсе и её свиту? – откликается тот, что кудрявый и с флейтой. – Печальное зрелище, должно быть.
Все молчат, глядя в огонь. И тогда он продолжает, позабыв, что не собирался говорить вообще:
- Видишь ли, Птица, для некоторых богов теперь поют только мертвецы. Я бы даже сказал – не для некоторых, а для большинства...
- … собравшихся тут, - говорит Тот, смешно щёлкая клювом. – Заканчивай, раз уж начал. Живые больше не строят для нас храмов и не делятся с нами пищей. И нам проще сказать: «Мы сами сделали что-то не так», чем признать, что во всём виновато время. Так или иначе… Нас почитают лишь мертвецы.
- Зато это самые искренние мертвецы на свете.
- Слушай, зачем ты вообще сюда пришёл, Мадхава? – тихо говорит Эрешкигаль, расчёсывая волосы костяным гребнем. Она обращается к кудрявому, но это явно не то имя, которое Птица силилась вспомнить.
- Скучно стало. Хотел повеселиться и вас повеселить. На флейте поиграть…
- Считай, что повеселил. Не надо флейты. Тебя бхакты не заждались?
Он насмешливо фыркает и исчезает в темноте, словно его тут и не было.
- Меня тоже уже заждались, - проговаривает Птица, не поднимая головы. Щёки у неё горят.
- А вот ты останься, живая. – Эрешкигаль смотрит прямо на неё, не отводя взгляда. – Куда тебе спешить? У нас хорошо. И Ананси сегодня рассказывает сказки.

[Гость]

Окончание

(она заблудилась и поэтому пришла сюда)
(она могла спросить дорогу у Анубиса, но не решилась)
(да и что бы ей это дало – Анубис знает только одну дорогу)

Птица понимает, что стёрла ноги в кровь. Обычное дело, когда надеваешь новую обувь. Но сейчас боль становится почти невыносимой.
Она с трудом стаскивает с себя исцарапанные, покрытые разводами лакированные туфельки и долго рассматривает свои ступни. Обувь ей больше не понадобится. Ни новая, ни старая.
Кости странно вытянулись, суставы разбухли, превращая ноги в подобие птичьих лап – вот только пальцев пять, а не четыре.
(это только начало)
- Мне нельзя будет вернуться домой? – тихо спрашивает она в темноту, и из темноты откликается Тот.
- Можно. Всё будет можно. Если сумеешь обхитрить Ананси.
(ему было так скучно одному, он будет рад поиграть с тобой, но чтобы выиграть, тебе придётся кое-чему научиться)
- Тогда ты сможешь найти дорогу отсюда. Сама, без посторонней помощи. И улететь, куда захочешь.
Птица гладит кончиками пальцев огрубевшую чешуйчатую поверхность ног, трогает загнутые коготки. Она думает о том, что даже сейчас, когда она ещё почти человек, они с Тотом здорово похожи. В школе её всегда дразнили Птицей за длинный острый нос и маленькие чёрные глазки. Она сначала обижалась, даже плакала, а потом перестала.
- Ты не расстраивайся, - говорит бог с головой ибиса. – Хоть он и врёт, что умнее всех на белом свете, некоторые всё-таки выигрывали.
(никогда больше не будет одиночества)

[Eskarin]

Автор, это прекрасно. *_______* Спасибо вам и заказчику за такую заявку и за такой текст. Это совершенно не то, что я ожидала увидеть на фесте, поэтому оно меня так приятно поразило))
Текст завораживает в самом начале и не отпускает до конца. Автор, спасибо вам за такую сказку)) Откроетесь?)

[Гость]

Замечательно.

[Невилл Злонгботтом]

пардон, комментарий от гостя - это была я.
и мне бы тоже очень хотелось увидеть автора, хотя я просто читатель)

[Setsuka]

Это невероятно. Прочитала на одном дыхании. Странно на хот-фесте читать такой уровень)
Автор, откройтесь)

[saffrwm]

Здорово, огромное спасибо автору)
Восхищённый читатель

[Сэтто]

Автор... Я... Это просто... У меня слов нет. Оно невероятно. Какие боги.
Откройтесь, я буду вечно вас любить, хотя подозреваю, что мы уже знакомы. Зокащег собсна.

[Огненный Снег]

Сэтто, душа моя, интересно, нам с тобой хоть когда-нибудь случится не узнать друг друга на этом фесте? хD
Я счастлив, что тебе нравится, без шуток. Я над этими тремя вордовскими страницами сидел весь день, не отлучаясь от ноута, до того оно меня захапало и отпускать не желало. Так что - тебе спасибо за заявку.
И скажи Ананси, чтоб перестал мне сниться.

Eskarin, Gella von Hamster, Setsuka, Александра Вэн - спасибо, мне приятно это слышать)

Автор.

[Сэтто]

Мда, по ходу, на ХФ ошиваются только два таких мифо-придурка Ты гений, дорогой **
Оу, тебе снится этот старый бабник Ананси? И что вы делаете в твоих снах?

[Огненный Снег]

По ходу, так и есть хD Ничего, мы в тельняшках. Мы фэндом, вот! Маленький. Карманный.
Сэтто, массаракш и массаракш! Он мне просто снился. И всё. И всё! хD

[Сэтто]

Абзац, а ведь правда о_О Фэндом из двух человек - это сурово, ёпт.
Ну конечно, рассказывай Небось он помахивал своей шикарной зелёной шляпой и пел тебе старые романсы

[Огненный Снег]

Да, мы определённо суровы...
Нет. Нет. Закроем эту тему хD

[gestrandet]

Сэтто, Огненный Снег
не зарывайтесь, господа) помнится, когда-то ходил кросспост о том, что фэндом - это не те, кто что-то делает, а те, для кого что-то делают))) Читатели, тоисть)

Огненный Снег
Спасибо огромное, вы мне сегодня воистину сделали день на работе. И то время, пока это читал, я не убил, а потратил с удовольствием

[Сэтто]

Ирч, уела Но знаешь, было бы лучше, если бы было больше делающих **

[Umbra Drakaina]

[Hentiamenti]

Автор, это так... божественно *___*

[AnaisPhoenix]

Оно великолепно. И точка.

Огненный Снег, респекты от благодарного и восхищённого читателя!

[Огненный Снег]

Спасибо)

[д-р Мюррей]

Огненный Снег, вы волшебный мифоманьяк!
Ананси, Тот, Кришна
Читать и перечитывать.

[Эльвинг]

Огненный Снег, спасибо!

[Aerdin]

великолепно!

[Гость]

Прошу прощения, если что не так.
1400 слов.
Тихо. Тихо. Это совсем неправильно – должен же быть хоть какой-то шум! Но город молчит. Никого. Бездомные собаки не лают, люди по улицам не ходят, машины не ездят. Даже окна светят как-то неправильно: бледно, потусторонне. И – нет, ну правда ведь! – перемигиваются. Земля мёртвых, западный берег реки. Только ветер играется обрывками газет, гоняя их по асфальту словно перекати-поле.
Кажется, подними шум – и его растиражирует гулкое эхо. Поэтому девочка старается идти как можно тише, поминутно затравленно оглядываясь вокруг. Что происходит? Что? Что? Ну, ответьте же, кто-нибудь!
И тут звуки словно кто-то отпускает – они сыплются горохом из огромного мешка, оглушают, пытаются раздавить, гудят в голове. Закон подлости: только начшёшь привыкать к тишине – а тут на тебе, снова шум.
И он нарастает. Постепенно взявшиеся ниоткуда автомобильные сирены и бестелесные крики перекрывает – клац-клац, стук-стук – топот копыт. И чем дольше, тем больше он становится похож на грохот камнепада – крррах, крррах.
И это крррах-крах приближается.
И наконец обрушивается на девочку, вырастает перед ней скачущими сквозь стены домов всадниками на рослых конях и настороженными гончими. Они не ищут ничего, они просто несутся вперёд, не разбирая дороги, сметая всё, что увидят. Они прекрасны и ужасны, они перемалывают громаду реальности на мелкое крошево. У всех – охотников, скакунов, собак – оскалы, похожие на месяц. У всех глаза напоминают уличные фонари.
Стучат, стучат копыта.
Надрывается рог, зовёт за собой.
Где они пронесутся - всё в один миг зарастает терновником. На охотниках – маски. Ещё у них рога. Пахнет дымом, дымом и ещё чем-то, о чём сознание запрещает себе думать.
Свист и вой, хохот, рокот приближающейся не то охоты, не то священной процессии – всё пытается прогнать её с пути.
«Беги! Беги» - кричит разум.
Она остаётся.
И лишь запоздало понимает, что её уже подхватил и посадил перед собой первый из всадников – с длинными серебряными волосами и в сером плаще.
Теперь – никакого грохота, даже сердце стучит ровно. Есть только тишина, ветер и прохладная рука на плече.
- Как твоё имя, дитя? – негромко спрашивает твёрдый, низкий голос.
- Алиса, - послушно отвечает девочка.
- Почему ты не убежала, Алиса?
- Так я и убегаю. Куда-нибудь подальше.
- У тебя получилось, - торжественно объявляет голос.
«Обратной дороги нет» - говорят печальные синие глаза.
Зря Алиса повернулась и посмотрела на Охотника.
Ветер в ушах свистит просто нестерпимо.
Но даже Дикая Охота не может обогнать время, и наконец они спускаются на землю. «Дитя» качает и подташнивает, но она быстро приходит в себя.
Наверное, это окраина города. Невысокие дома, много зелени, где-то неподалёку виднеется замороженная стройка. Пахнет виноградом, пахнет…
Осенью. Ранней, золотой, пряно-горьковатой, каких в реальности не бывает. Только в стихах. Но – вот она, настоящая, пощупать можно.
Открытые веранды. Густой плющ. Изящные фонари, приманивающие немногочисленных мотыльков. Прохладно. И тёмно-синий, совершенно безумный цвет поздневечернего неба. Месяц хихикает сверху – ну вовсе не злобный. Улыбка как улыбка. Сойдёт за Чеширского Кота.
Нет, в их городе таких мест нет просто быть не может.
Новый друг рассказывает о Дикой Охоте, о том, сколько невидимых границ они преодолели. Только потом вспоминает, что не представился.
Гвин. Хорошее имя. Красиво звучит.
И вдруг – смех. Звонкий, переливчатый – но в нём слышится и лязг металла, и хорох кленовых листьев, и треск костра и шипение шампанского. Слышать его – больше чем опьянение. Такой шальной и вместе с тем безнадёжной радости просто не бывает. Не должно существовать.
Это не охотник. Незнакомец – зеленоглазый, высокий – смотрит на человеческого ребёнка с неподдельным интересом – но от этого интереса страшно. Огненные волосы, пронзительный взгляд – не подходи, обожжёшься. Но подойти кажется более важным, чем дышать.
Но прохладная, тяжелая рука ложится на голову и взлохмачивает непослушные светлые вихры.
- Приветствую тебя, Лукавый Ас.
- И тебе того же и туда же, Надежда Армий, - отвечает пламенный. – Вижу, ещё кто-то решил увязаться за твоей лихой компанией?
И он смотрит на Алису. Малахитовый взор пронизывает до таких глубин, о каких она и подозревать не могла. И, что самое обидное, никак не определишь, понравилось хирургу вырезанное скальпелем из самого её нутра или нет. Посмотрел – и посмотрел.
- Ну, девочка, скучать ты здесь не будешь. Так что чувствуй себя как дома. Всё равно выбора нет. А мне пора.
И тёмный плащ превращается в соколиные крылья. Рыжий улетает. Унося с собой – только сейчас она это поняла – кружащий голову запах весенней грозы, почему-то не казавшийся странным посреди сентября.
- Не обращай внимания. Лофт часто так себя ведёт, - объясняет среброволосый. – И не вздумай попытаться узнать, куда он исчезает, его пути – едва ли не самые безумные.
Её всё равно потянуло бы сбежать – непонятно куда, но сбежать – если б Гвин не встряхнул подопечную и не повёл дальше.
По пути они встретили большую, смертоносно-изящную чёрную кошку. Охотник ей вежливо поклонился, а та и ухом не повела.
Высокий и худой скелет с сигарой добродушно блеснул глазницами и приподнял свой древний цилиндр. Запах рома их ещё долго преследовал, словно отделившись от законного хозяина и увязавшись за случайными прохожими.
На одной из веранд играли в шахматы строгая сероокая женщина и мужчина с грозным взглядом дикого кабана. Где-то громко ухала сова. Проводник рассказал, что этих двоих лучше не отвлекать от игры – друг друга терпеть не могут, но ради такого дела разгневаются синхронно. Неприятно будет.
Чем дальше они шли, тем стариннее становились постройки. И вот, наконец, они вышли к большому амфитеатру. На сидениях спокойно расселось девять женщин, а сцену занимали двое спорщиков. Оба – прекрасные мужчины. Именно прекрасные, а не просто красивые. Один, золотоволосый и с лирой, пахнет лавром и почему-то напоминает волка. Второй – темноволосый и женоподобный – поверх обычной одежды носит леопардовую шкуру и пахнет терпким вином.
Алиса и хотела бы разобрать, о чём спор, да не получилось. Не для её ушей, видать. Впору было бы даже обидеться, но времени не дали.
Рядом из самой ночи соткался рослый мужчина с глазами ягуара. Лицо, отмеченное двумя чёрными полосами, одновременно пугало и очаровывало. Вместо одной ноги была змея (в темноте не разобрать, настоящая или нет). А на голове… там исходило дымом небольшое обсидиановое зеркало.
Запахло кровью. Ощутимо так. Ягуарьи глаза сверкнули как две зарницы. Голос у него – негромкий рык.
- Охотник, тебе давно уже было сказано – приводить смертных, которым уже нельзя вернуться в обычный мир, сюда – не лучшая идея. А теперь ещё одна. Алиса, тебе следовало бы умереть.
Последнее было произнесено так, что она поёжилась.
- Вы… Вы знаете, как меня зовут?
- Я много чего знаю, - ответил воин-ягуар. – А ты? Что известно тебе?
- То, что вы все – Боги. Но что вы делаете здесь?
- «Здесь» и «сейчас» для нас - понятия относительные. Считай, что мы тут собрались для развлечения. Послушать великого рассказчика. А потом снова разойдёмся и предоставим смертным, обитающим в этом зачарованном месте, жить своей жизнью. Так тебе проще всего будет понять.
- Ночной Ветер, ты сегодня на удивление миролюбив. Что-то стряслось? – вклинился Гвин. Оказывается, его голос не уступал по тихой силе голосу увечного Бога.
- Даже я, бывает, устаю, - отрезал тот.
Он поворачивается и слишком быстро для хромого уходит, растворяясь во тьме. Почему-то за ним следуют задумчивые звуки тростниковой дудочки.
Вскоре вдали показывается огромный костёр, вокруг которого собираются – девочка уже не помнит, когда окончательно в этом уверилась – Боги.
И вдруг уверенность в том, что всё происходящее правильно, попросту улетучивается. Становится страшно.
Она дёргает среброволосого за плащ.
- Гвин, скажи, а, может, всё-таки есть способ вернуться?
И сама себя мысленно ругает последними словами: трусиха, рохля. Только теперь, когда уже поздно – взяла и передумала.
На неё смотрят сочувственно. Вздох и проклятая успокаивающая ложь.
- Может, и есть. Но ты оставайся с нами, Ананси сегодня рассказывает сказки.
- А кто такой Ананси? – Алиса хватается за соломинку, чтобы хоть как-то отвлечься и забыть, что только что сама попросила себя обмануть.
- О, это нужно увидеть и услышать. Ананси плетёт истории как самую вычурную из паутин. Они тонкие и хрупкие, ты будешь бояться шевельнуться, чтоб не порвать опутывающие тебя нити колдовства.
- Правда?
- Конечно.
На этот раз – никакого обмана. И, зачарованная сказкой у костра, Алиса снова забывает о сомнениях и спокойно следит за тем, как Боги один за другим исчезают. Она лишь почему-то ещё раз спрашивает у Инанны то, что, наверное, должно было бы считаться запретным.
- А почему вы… ну, здесь? В вас же уже почти не верят!
Богиня хищно улыбается - багряные губы, низкий, грудной голос, запах можжевельника и ароматных смол.
- Скажи солнцу «Я в тебя не верю». Скажи любви, войне, ночи, дню – что изменится?
Наконец, и она тоже исчезает. А Алиса идёт искать в тишине своего нового дома других людей, приведённых сюда любопытством, упрямством или отчаянием. Тишина уже предрассветная, колючая.
Ей очень хочется верить, что Боги ещё вернутся. В конце концов, человек – действительно не центр Вселенной. То, что им забыто, не обязательно потеряно.

[Сэтто]

Автор 2, спасибо большое, оно так красиво и атмосферно ** Откроетесь?

[Findor Carias]

Сэтто
Ну, собсна, вот он я. Если действительно понравилось - очень рад. Обалденная заявка вынесла моск совершенно, пришлось писать.

[Сэтто]

Хех, Финдор, спасибо ещё раз ** мифоманьяков становится всё больше и больше)))

[Findor Carias]

Сэтто
Да я всегда балдел от легенд и эпосов, чегоужтам. Теперь вот... фанфег. Но по такой заявке писать не то что не стыдно, а одно удовольствие.

[Миндраж]

Господа, я просто влюблена в исполнителей и заказчика. Даже не знаю что сказать, чтобы донести до вас, насколько это мне понравилось. Может, кому-нибудь создать создать сообщество "Квартал древних богов", где будут собираться такие заявки и такие исполнения, а также всё мифоманьяки. Вот было бы здорово...

[Огненный Снег]

Миндраж
Скажу по секрету - мы с Сэтто думаем над чем-то подобным) И я потихоньку собираю ссылки на материалы для сообщества. Так что, вероятно, скоро оно появится.

[Миндраж]

Боже, как же я счастлива. Я готова помочь чем смогу. Если хотите, конечно.