[She Wolf] Досуг мне разбирать вины твои, щенок! Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.(с)
Aristocats. hf!О'Мейли|hf!P!Дюшес. Дюшес чего-то очень хочется, а чего именно она понять не может. Водить её по разнообразным кофейням и ресторанам, стараясь угодить. В итоге предметом изысканий оказывается что-то очень простое.
- Нет, милый, прости, это немного не то, - с легкой улыбкой и как бы извиняясь произносила Герцогиня, и Томас был готов зарыдать. Прямо здесь, на этом самом месте, окруженным богатыми и незнакомыми ему людьми.
Он по-прежнему боготворил свою прекрасную синеокую Дюшес, хотя порой она была немножечко невыносимой. Ну прям как сейчас, например: и ведь кто бы поверил, что такая тонкая, мечтательная, спокойная, аристократичная женщина с умопомрачительными глазами, волосами и всем прочим сможет довести своего возлюбленного до белого каления!
И ведь смогла же, удивительная женщина, смогла!
После того, как семейный врач сообщил прекрасной Герцогине, что у неё будет ребёнок, они с Томасом просто помешались. Молодого распирали одновременно и страх, и гордость, и радость, и ещё чёрт знает что, а мама… Ну, Герцогиня вела себя как обычно: в конце концов, рожать ей не впервой, и никакой паники по этому поводу она не испытывала. Тулуз прыгал от радости и деловито подготавливал дом к рождению младшего братика (почему-то Тулуз был уверен, что родится именно брат, а не сестра); Берлиоз патетически вскидывал руки к небу и спрашивал, за что ему ещё одна обуза, а Мари неявно ревновала маму с Томасом и при первой же возможности привлекала к себе внимание…
В общем, в доме царилось чёрт знает что, а Дюшес к тому же начала как-то странно себя вести.
- Я хочу необычного, - вдруг сообщила она возлюбленному. Томаса это, впрочем, не удивило: он сам любил радовать подругу чем-нибудь неожиданным и потому сделал всё, чтобы развеселить Дюшес.
Помогло ли ему это? Конечно же, нет.
В кофейнях слишком накурено.
В парке – холодно и как-то неуютно: погода слишком мерзкая, хлябь под ногами портит обувь, да и вообще как-то гулять не хочется…
В зоопарке – скучно.
В театр – не хочется.
Синематограф – развлечение для плебса («никаких обид, Томас, дорогой, но ты же должен понимать»).
Водном ресторане – шумно, в другом – тихо, в третьем безвкусный интерьер, в четвертом нет мороженом, в кафе-шантане, кроме мороженого, нет больше ничего, на скачках опять-таки шумно…
В общем, Томас не знал, что делать и как реагировать на капризы любимой, которые она всегда произносила ровным и спокойным голосом, без всякой истерики и надрыва. И от этого мужчине становилось только хуже: когда женщина истерит, понятно, что это не всерьез, что пройдёт да забудет, и можно её как-нибудь утешить, а вот что прикажешь делать с этой невозмутимой и ровной улыбкой…
Хоть плачь, ну в самом деле. Прям тут, в ресторане среди толпы богачей.
Они шли домой пешком, так как Дюшес не хотела трястись в фаэтоне. К вечеру немного распогодилось: небо было светлым и переливалась золотым, бирюзовым и нежно-розовым цветами, как драгоценный камень с прожилками. Уже проступали первые звёзды и матовый силуэт не полной луны. Томас мрачно смотрел на освещенные вечерним солнцем дома из жёлтого кирпича и думал о том, что, должно быть, совсем ничего не понимает в женщинах, раз не может даже порадовать свою даму. А дама шла всё с той же ровной и спокойной улыбкой, которая не покидала её лица даже в самые тяжелые для неё дни; и нельзя сказать, что именно она сейчас чувствует: довольна ли, недовольна, счастлива или готова завыть от одиночества…
Нет, женщины – очень странный и особый народ, особенно во время беременности, угрюмо размышлял уставший Томас.
Аллея почти закончилась, как вдруг Дюшес произнесла:
- Милый, у нас есть дома корнишоны?
Томас задумался: вопрос явно озадачил его.
- Есть, - с неуверенностью ответил он и затем шутливо добавил: – Моя прекрасная муза решила отведать развлечений плебса?
- Глупый, - и на лице Дюшес появилась присущая только ей кошачья улыбка. – Я правда хочу корнишонов, дорогой. Иногда мне кажется, что я многое упустила, ни разу не пробовав их на вкус.
- Что же, чего пожелает дорогая дама, - театрально взмахнув рукой, произнёс Томас.
Дюшес посмотрела на возлюбленного своими невероятными синими глазами, и прикоснулась к его губам, а Томас думало том, что женщины всё-таки слишком странные, и что ему, дамскому угоднику и настоящему Казанове, сложно угнаться за их полетом мысли…
Но корнишоны – не самая худшая из фантазий, которая могла взбрести в голову прекрасной и утонченной аристократической дамы.