- Отец Полэ, я пришла покаяться. При всех грехах, пороках и недостатках старуха Раньян исправно посещала церковь и добросовестно ходила к единственному священнику в деревне на исповедь. Иногда, впрочем, расталкивая и обливая бранью всех стоящих пред ней, кому тоже нужно было попасть на исповедь. Отец Полэ не раз грозил ей отлучением от лона церкви – всё без толку: под конец старуха даже престала каяться перед ним, а просто недовольно кивала, требуя прекратить этот раздражающий и ненужный разговор. Старуху никто не любил. Сейчас уже мало кто бы поверил, что она была замужем, хотя и умер Меннерс не столь давно – каких-то десять лет назад. Для деревни, в которой никогда не происходило ничего значимого, это даже и не срок. Однако старуха была столь отвратительной, вредной и раздражающей, что этот факт как-то позабылся за её злодеяниями. Она нищенствовала, бродяжничала, била детей (в особенности мальчишек), осыпала всех нецензурной бранью… и даже пару раз проклинала – и оба раза жертвами её проклятий были молодые и счастливые девушки, приходившие на заброшенный маяк. Её проклятия, правда, не действовали, но славу за ней закрепили совсем нехорошую. И только отец Полэ знал, как тяжело приходится этой вонючей, нищей, несчастной женщине. На её лицо криво падали огни свечей, горевших в зале: можно было разглядеть, как по иссушенному горем лицу текут липкие некрасивые слезы, казавшиеся очень густыми и не похожими на воду. Она шумно сморкалась в грязный платок и говорила, говорила, говорила… О том, что Господь её ненавидит (и она его тоже, но больше все-таки любит), что она хочет сдохнуть, что она засунула девочке, пришедшей на маяк, гусениц в корзинку, что она всех ненавидит, всех… - Если твой Господь такой добрый, то когда он уже меня приберёт наконец? – спрашивала она прямо. - Всему своё время, госпожа Раньян, - отвечал её отец Полэ, глотая слёзы: старухе не стоило видеть, как плачет святой отец, иначе она бы в нём разочаровалась. – Господу видней, кто нужен более на земле, чем на небе… - Значит, я никогда не сдохну, - мрачно отвечала старуха Раньян. Удивительно, но отец Полэ всякий раз находил добрые слова, хоть ненамного поднимавшие старухе дух. Она больше ни во что не верила, но, когда ей говорили о красоте моря, на которое она не сможет смотреть после смерти… ей становилось спокойнее, отец Полэ это видел. Взгляд рассеивался, становился отрешенным и туманным, направленным куда-то вдаль – куда-то, где волны весело кидаются на берег и убегают обратно, как играющие дети, и пенные светлые кудри взлетают то там, то тут… Когда старуха уходила, отец Полэ позволял себе маленькую слабость и плакал – вместо неё, за неё. Он помнил, как, будучи мальчишкой, дразнил, оскорблял и обзывал тонконогую девочку со светло-карими глазами, смешным носом и шапкой лохматых кудрей; она всегда сидела на берегу, либо поднималось на причал, а они сдрузьями называли её дурой, чокнутой, проклятой и кидали в неё камни. А один раз даже в шутку поставили на лодку алый парус и посадили в неё козла… Они были молоды и глупы, и думали, что это весело, но, когда девочка с остановившимся взглядом села на берег и начала себя бить камнями по голове… когда на гальку берега брызнула первая кровь… когда она месяц лежала на кровати, а её пьяный, опустившийся отец не знал, чем помочь… Тогда Полэ и решил стать пастором. И старуха Раньян, давным-давно запретившая обращаться к ней по имени (Ассоль, Ас-соль, Ассооооль…), была его личным крестом и живым напоминанием о человеческой жестокости и его собственной греховности. Господи, помилуй. Если это ещё возможно.
-
-
12.07.2013 в 18:06- Отец Полэ, я пришла покаяться.
При всех грехах, пороках и недостатках старуха Раньян исправно посещала церковь и добросовестно ходила к единственному священнику в деревне на исповедь. Иногда, впрочем, расталкивая и обливая бранью всех стоящих пред ней, кому тоже нужно было попасть на исповедь. Отец Полэ не раз грозил ей отлучением от лона церкви – всё без толку: под конец старуха даже престала каяться перед ним, а просто недовольно кивала, требуя прекратить этот раздражающий и ненужный разговор.
Старуху никто не любил. Сейчас уже мало кто бы поверил, что она была замужем, хотя и умер Меннерс не столь давно – каких-то десять лет назад. Для деревни, в которой никогда не происходило ничего значимого, это даже и не срок. Однако старуха была столь отвратительной, вредной и раздражающей, что этот факт как-то позабылся за её злодеяниями. Она нищенствовала, бродяжничала, била детей (в особенности мальчишек), осыпала всех нецензурной бранью… и даже пару раз проклинала – и оба раза жертвами её проклятий были молодые и счастливые девушки, приходившие на заброшенный маяк. Её проклятия, правда, не действовали, но славу за ней закрепили совсем нехорошую.
И только отец Полэ знал, как тяжело приходится этой вонючей, нищей, несчастной женщине.
На её лицо криво падали огни свечей, горевших в зале: можно было разглядеть, как по иссушенному горем лицу текут липкие некрасивые слезы, казавшиеся очень густыми и не похожими на воду. Она шумно сморкалась в грязный платок и говорила, говорила, говорила… О том, что Господь её ненавидит (и она его тоже, но больше все-таки любит), что она хочет сдохнуть, что она засунула девочке, пришедшей на маяк, гусениц в корзинку, что она всех ненавидит, всех…
- Если твой Господь такой добрый, то когда он уже меня приберёт наконец? – спрашивала она прямо.
- Всему своё время, госпожа Раньян, - отвечал её отец Полэ, глотая слёзы: старухе не стоило видеть, как плачет святой отец, иначе она бы в нём разочаровалась. – Господу видней, кто нужен более на земле, чем на небе…
- Значит, я никогда не сдохну, - мрачно отвечала старуха Раньян.
Удивительно, но отец Полэ всякий раз находил добрые слова, хоть ненамного поднимавшие старухе дух. Она больше ни во что не верила, но, когда ей говорили о красоте моря, на которое она не сможет смотреть после смерти… ей становилось спокойнее, отец Полэ это видел. Взгляд рассеивался, становился отрешенным и туманным, направленным куда-то вдаль – куда-то, где волны весело кидаются на берег и убегают обратно, как играющие дети, и пенные светлые кудри взлетают то там, то тут…
Когда старуха уходила, отец Полэ позволял себе маленькую слабость и плакал – вместо неё, за неё. Он помнил, как, будучи мальчишкой, дразнил, оскорблял и обзывал тонконогую девочку со светло-карими глазами, смешным носом и шапкой лохматых кудрей; она всегда сидела на берегу, либо поднималось на причал, а они сдрузьями называли её дурой, чокнутой, проклятой и кидали в неё камни. А один раз даже в шутку поставили на лодку алый парус и посадили в неё козла… Они были молоды и глупы, и думали, что это весело, но, когда девочка с остановившимся взглядом села на берег и начала себя бить камнями по голове… когда на гальку берега брызнула первая кровь… когда она месяц лежала на кровати, а её пьяный, опустившийся отец не знал, чем помочь…
Тогда Полэ и решил стать пастором.
И старуха Раньян, давным-давно запретившая обращаться к ней по имени (Ассоль, Ас-соль, Ассооооль…), была его личным крестом и живым напоминанием о человеческой жестокости и его собственной греховности.
Господи, помилуй. Если это ещё возможно.
-
-
12.07.2013 в 18:13-
-
14.07.2013 в 13:30не з.
-
-
15.07.2013 в 00:16заказчик
-
-
15.07.2013 в 13:39