Незаметная серая тень отслаивается от стены и проворно проскальзывает в кабину. Молча кивает мне, садится рядом в кресло и пристегивает ремни. Думаю, ему не меньше, чем мне доставляет удовольствие полет. Город бесконечной россыпью ярких огней простирается до горизонта, словно гигантская рождественская витрина. Позади – свинцово-серый океан, перед нами – размытое пятно гаснущего заката. Он подается вперед так, что ремни врезаются в грудь, смотрит своими непроницаемыми чернильными пятнами на открывающуюся панораму. Он любит высоту. Иногда меня терзают навязчивые мысли, что причина нашего сотрудничества не я сам, а Арчи и эти полеты над ночным городом. Полицейская волна монотонно бубнит в приемнике. Стоит тону измениться, стать выше и напряженнее – мы тоже настораживаемся, вслушиваясь в тревожные сообщения. Хотя на радио мы почти не реагируем, что-либо требующее серьезного вмешательства происходит нечасто, обычно копы справляются самостоятельно. После обзорного полета спускаемся в город, медленно дрейфуя над крышами. Мне нравится это экстремальное вождение, когда приходится искусно лавировать между антеннами, шпилями, стенами офисных высоток и громоздкими шедеврами рекламной мысли наподобие слона Gunga Diner. Словно трехмерная головоломка, по странной аналогии напоминающая мне игру в шахматы – там тоже нужно продумывать свои действия на несколько ходов вперед. В такие моменты я чувствую Арчи продолжением самого себя, его алюминиевое тело становится частью моего собственного. Ради этого ощущения стоит жить! Спускаться на улицы нам приходится минимум три раза за ночь. В выходные счет сложных ситуаций идет на десятки. Каждый раз – неповторимый, особенный; никогда не знаешь, как поведет себя очередной придурок, нарушающий закон. Он может выглядеть, как пьяный работяга, под воздействием алкоголя позволивший себе с женщиной чуть больше, чем она сама была готова позволить, а на деле окажется психопатом с мясницким тесаком или скальпелем в кармане. А какой-нибудь крутой парень с опасной пушкой в руке вполне может просто наложить в штаны и сдаться, задрав лапки кверху, при одном только эффектном появлении моего напарника. А он умеет появляться эффектно, это проверено на своей шкуре! Я до сих пор с опаской хожу по собственному дому, вспоминая некоторые его неожиданные визиты в темноте. Ближе к часу ночи физическая усталость, переизбыток адреналина, полученные синяки, а иногда и более тяжелые травмы дают о себе знать. Перерыв. Иногда мы просто отдыхаем, в усталом оцепенении зависнув над облаками смога. Иногда спускаемся к какой-нибудь ночной закусочной. Переделанные из автобусов забегаловки с рядами стульев вдоль стойки, дешевые бистро под открытым небом. Горячий суп, или хот-доги, или китайская курятина… Обязательно – сладкий кофе с молоком. Плачу всегда я, мой коллега никогда не проявляет живого энтузиазма по поводу оплаты счета. Хотя наличность я вытаскиваю далеко не каждый раз, костюмы обеспечивают нам в некоторых заведениях своеобразный карт-бланш. Часы перед рассветом обычно особо богаты на события. Словно последний рывок, прежде чем с появлением солнца вся эта мразь уберется обратно в темноту до следующей ночи. Мы к этому времени уже сильно измотаны. Мой напарник становится зол; нет, он не теряет осторожности - просто преступники попадают в руки полиции с несколько большими повреждениями, чем обычно. Возвращаемся, когда небо начинает светлеть. Снова полет высоко над городом, розовеющая полоса над океаном отражается в темной воде, светлым заревом разрастаясь все шире и шире. Человек слева от меня сидит, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову. Под маской не различить, дремлет ли он или любуется зарождающимся утром. Еще одна ночь позади. Мы живы. Благодаря нам еще несколько людей смогут проснуться этим утром. Благодаря нам этот город, возможно, стал немного лучше, чище, безопаснее. Я чувствую удовлетворение, эта ночь прожита не зря. А наступающее утро дает хрупкое и почти нереальное ощущение - надежду, что все будет хорошо.
Rina_Nettle так атмосферно, очень похоже на Хранителей. Характеры и ощущение мира. Здорово! Просто шикарно! Часы перед рассветом обычно особо богаты на события. Даже это. Час быка, ничего другого и не скажешь.
669 слов, автор не канонист ни разу, так что извиняюсь за возможные баги.
Ему не хочется возвращаться в пустую холодную квартиру, поэтому он идёт в забегаловку на углу тридцать пятой. На пороге оскальзывается и чуть не падает - кафельный пол мокр и покрыт бурыми разводами и следами ботинок. Дверь закрывается, отрезая пахучее тепло помещения от сырости и слякоти нью-йоркской улицы. Дэн заказывает кофе и фри с отбивной, получает в подарок пропитанную маслом и специями золотистую булочку. Булочка лучше всего обеда, вместе взятого. Дэн жуёт и шевелит пальцами на ногах, но ступни в отсыревших ботинках безнадёжно замёрзли - помочь может только горячая ванна. Есть почему-то неудобно, и он вспоминает, что забыл снять очки, и теперь они угрожают упасть в тарелку. Какого чёрта, спустя какое-то время думает Дэн, заказывает виски и ещё одну булочку и усаживается поудобнее. На экране старенького телевизора над стойкой спортсмены саботируют Московскую Олимпиаду, а диктор их целиком и полностью поддерживает. Дэну, патриоту до мозга костей, это всё почему-то кажется очень глупым. Дверь шуршит по грязному полу, кто-то фыркает и шумно отряхивается. Дэн оглядывается через плечо, не видит ничего интересного в невысоком субъекте в тёмном пальто и опять смотрит в телевизор. Теперь спортсменов поддерживает не только диктор, но и парочка важных политиков и один видный спортивный обозреватель. Дэну становится совсем тоскливо. Краем глаза он замечает, что невысокий и в пальто садится за соседний столик. К нему неспешно подходит сонная официантка в несвежем фартуке и обрезанной юбке, и принимает заказ - у неё на лице такое недовольное выражение, как будто посетитель успел отдавить ей ногу. Дэн косится и зачем-то вспоминает, что не видел рыжих уже очень давно. За эту зиму - ни разу. А мужик за соседним столиком как раз рыжий и конопатый, и, судя по виду, из тех субъектов, которые норовят ткнуть дулом двустволки почтальону в живот. Закинуть бы такого во Вьетнам, с мрачной иронией думает Дэн, можно даже вместе с двустволкой. Как скоро он бы обделался в штаны и сдох от сердечного приступа в окопе? Самые страшные люди - это те, которые убивают с широкой улыбкой. Как Эдди. То есть как, мать его, Комедиант. Дэн жалеет, что вспомнил, и смутно злится на этого рыжего, из-за которого вспомнилось. Дурацкая страна. Дурацкие жёлтые маленькие люди, похожие на саранчу, нападающие из тоннелей, стреляющие из плохоньких винтовок, грязные и в соломенных шляпах. Как хорошо, вдруг думает Дэн, что Лори там не было. А рыжий уже пьёт что-то дымящееся и мрачно жуёт салат, и даже со стороны видно, что овощи в нём снулые и безвкусные. У рыжего замёрзший вид, веснушки на покрасневшем носу, узкие злые губы, тощий шарф на небритой шее. Дэн всё смотрит на него и не может понять причину своего беспокойства. Ну, рыжий. Ну, мрачный. Ну, взгляд законченного психопата. Но что-то кажется знакомым. Возможно, движения. Поворот головы, линия плеч, нервные пальцы с короткими жёлтыми ногтями. Дэн всё пытается вспомнить и не может - это нервирует. Именно в этот момент он чувствует, что уже пьян. - Извините, - наконец говорит он, смущённо потирая переносицу. - Мы с вами никогда не встречались? Рыжий быстро смотрит на него и качает головой. - Ага, ясно, - бормочет Дэн, встаёт из-за стола и идёт к двери. С тихим ругательством возвращается обратно и забирает очки. Второй раз останавливается на пороге - как раз на разводах и следах, раздражённо ерошит волосы и, чувствуя себя идиотом, идёт обратно к стойке. Официантка отвлекается от бармена и выжидающе смотрит на Дэна из-под частокола неумело накрашенных ресниц. - Вон тому, рыжему, - понизив голос, говорит Дэн и тихо бесится ещё и от театральности своего тона. - Горячий суп. Официантка задумчиво смотрит на рыжего и кивает, бармен странно смотрит на Дэна, но молчит. Дэн достаёт бумажник и думает, как хорошо было бы сломать бармену нос о край стойки. Он уходит, отчётливо ощущая между лопаток чужой пристальный взгляд. ...когда пару недель спустя во время перерыва между ночными патрулями Роршах ни с того ни с сего покупает Сове булочку, пропитанную маслом и специями, Сова очень удивляется. Но благодарит и булочку ест.
Незаметная серая тень отслаивается от стены и проворно проскальзывает в кабину. Молча кивает мне, садится рядом в кресло и пристегивает ремни. Думаю, ему не меньше, чем мне доставляет удовольствие полет. Город бесконечной россыпью ярких огней простирается до горизонта, словно гигантская рождественская витрина. Позади – свинцово-серый океан, перед нами – размытое пятно гаснущего заката. Он подается вперед так, что ремни врезаются в грудь, смотрит своими непроницаемыми чернильными пятнами на открывающуюся панораму. Он любит высоту. Иногда меня терзают навязчивые мысли, что причина нашего сотрудничества не я сам, а Арчи и эти полеты над ночным городом.
Полицейская волна монотонно бубнит в приемнике. Стоит тону измениться, стать выше и напряженнее – мы тоже настораживаемся, вслушиваясь в тревожные сообщения. Хотя на радио мы почти не реагируем, что-либо требующее серьезного вмешательства происходит нечасто, обычно копы справляются самостоятельно.
После обзорного полета спускаемся в город, медленно дрейфуя над крышами. Мне нравится это экстремальное вождение, когда приходится искусно лавировать между антеннами, шпилями, стенами офисных высоток и громоздкими шедеврами рекламной мысли наподобие слона Gunga Diner. Словно трехмерная головоломка, по странной аналогии напоминающая мне игру в шахматы – там тоже нужно продумывать свои действия на несколько ходов вперед. В такие моменты я чувствую Арчи продолжением самого себя, его алюминиевое тело становится частью моего собственного. Ради этого ощущения стоит жить!
Спускаться на улицы нам приходится минимум три раза за ночь. В выходные счет сложных ситуаций идет на десятки. Каждый раз – неповторимый, особенный; никогда не знаешь, как поведет себя очередной придурок, нарушающий закон. Он может выглядеть, как пьяный работяга, под воздействием алкоголя позволивший себе с женщиной чуть больше, чем она сама была готова позволить, а на деле окажется психопатом с мясницким тесаком или скальпелем в кармане. А какой-нибудь крутой парень с опасной пушкой в руке вполне может просто наложить в штаны и сдаться, задрав лапки кверху, при одном только эффектном появлении моего напарника. А он умеет появляться эффектно, это проверено на своей шкуре! Я до сих пор с опаской хожу по собственному дому, вспоминая некоторые его неожиданные визиты в темноте.
Ближе к часу ночи физическая усталость, переизбыток адреналина, полученные синяки, а иногда и более тяжелые травмы дают о себе знать. Перерыв. Иногда мы просто отдыхаем, в усталом оцепенении зависнув над облаками смога. Иногда спускаемся к какой-нибудь ночной закусочной. Переделанные из автобусов забегаловки с рядами стульев вдоль стойки, дешевые бистро под открытым небом. Горячий суп, или хот-доги, или китайская курятина… Обязательно – сладкий кофе с молоком. Плачу всегда я, мой коллега никогда не проявляет живого энтузиазма по поводу оплаты счета. Хотя наличность я вытаскиваю далеко не каждый раз, костюмы обеспечивают нам в некоторых заведениях своеобразный карт-бланш.
Часы перед рассветом обычно особо богаты на события. Словно последний рывок, прежде чем с появлением солнца вся эта мразь уберется обратно в темноту до следующей ночи. Мы к этому времени уже сильно измотаны. Мой напарник становится зол; нет, он не теряет осторожности - просто преступники попадают в руки полиции с несколько большими повреждениями, чем обычно.
Возвращаемся, когда небо начинает светлеть. Снова полет высоко над городом, розовеющая полоса над океаном отражается в темной воде, светлым заревом разрастаясь все шире и шире. Человек слева от меня сидит, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову. Под маской не различить, дремлет ли он или любуется зарождающимся утром.
Еще одна ночь позади. Мы живы. Благодаря нам еще несколько людей смогут проснуться этим утром. Благодаря нам этот город, возможно, стал немного лучше, чище, безопаснее. Я чувствую удовлетворение, эта ночь прожита не зря. А наступающее утро дает хрупкое и почти нереальное ощущение - надежду, что все будет хорошо.
Благодарный заказчик.
Я уже и не надеялась, что найдется человек, который напишет по этой заявке)
Часы перед рассветом обычно особо богаты на события.
Даже это. Час быка, ничего другого и не скажешь.
Ему не хочется возвращаться в пустую холодную квартиру, поэтому он идёт в забегаловку на углу тридцать пятой. На пороге оскальзывается и чуть не падает - кафельный пол мокр и покрыт бурыми разводами и следами ботинок.
Дверь закрывается, отрезая пахучее тепло помещения от сырости и слякоти нью-йоркской улицы.
Дэн заказывает кофе и фри с отбивной, получает в подарок пропитанную маслом и специями золотистую булочку. Булочка лучше всего обеда, вместе взятого. Дэн жуёт и шевелит пальцами на ногах, но ступни в отсыревших ботинках безнадёжно замёрзли - помочь может только горячая ванна. Есть почему-то неудобно, и он вспоминает, что забыл снять очки, и теперь они угрожают упасть в тарелку.
Какого чёрта, спустя какое-то время думает Дэн, заказывает виски и ещё одну булочку и усаживается поудобнее. На экране старенького телевизора над стойкой спортсмены саботируют Московскую Олимпиаду, а диктор их целиком и полностью поддерживает. Дэну, патриоту до мозга костей, это всё почему-то кажется очень глупым.
Дверь шуршит по грязному полу, кто-то фыркает и шумно отряхивается. Дэн оглядывается через плечо, не видит ничего интересного в невысоком субъекте в тёмном пальто и опять смотрит в телевизор. Теперь спортсменов поддерживает не только диктор, но и парочка важных политиков и один видный спортивный обозреватель. Дэну становится совсем тоскливо.
Краем глаза он замечает, что невысокий и в пальто садится за соседний столик. К нему неспешно подходит сонная официантка в несвежем фартуке и обрезанной юбке, и принимает заказ - у неё на лице такое недовольное выражение, как будто посетитель успел отдавить ей ногу. Дэн косится и зачем-то вспоминает, что не видел рыжих уже очень давно. За эту зиму - ни разу. А мужик за соседним столиком как раз рыжий и конопатый, и, судя по виду, из тех субъектов, которые норовят ткнуть дулом двустволки почтальону в живот.
Закинуть бы такого во Вьетнам, с мрачной иронией думает Дэн, можно даже вместе с двустволкой. Как скоро он бы обделался в штаны и сдох от сердечного приступа в окопе? Самые страшные люди - это те, которые убивают с широкой улыбкой. Как Эдди. То есть как, мать его, Комедиант.
Дэн жалеет, что вспомнил, и смутно злится на этого рыжего, из-за которого вспомнилось.
Дурацкая страна. Дурацкие жёлтые маленькие люди, похожие на саранчу, нападающие из тоннелей, стреляющие из плохоньких винтовок, грязные и в соломенных шляпах.
Как хорошо, вдруг думает Дэн, что Лори там не было.
А рыжий уже пьёт что-то дымящееся и мрачно жуёт салат, и даже со стороны видно, что овощи в нём снулые и безвкусные. У рыжего замёрзший вид, веснушки на покрасневшем носу, узкие злые губы, тощий шарф на небритой шее. Дэн всё смотрит на него и не может понять причину своего беспокойства.
Ну, рыжий. Ну, мрачный. Ну, взгляд законченного психопата.
Но что-то кажется знакомым. Возможно, движения. Поворот головы, линия плеч, нервные пальцы с короткими жёлтыми ногтями. Дэн всё пытается вспомнить и не может - это нервирует.
Именно в этот момент он чувствует, что уже пьян.
- Извините, - наконец говорит он, смущённо потирая переносицу. - Мы с вами никогда не встречались?
Рыжий быстро смотрит на него и качает головой.
- Ага, ясно, - бормочет Дэн, встаёт из-за стола и идёт к двери. С тихим ругательством возвращается обратно и забирает очки. Второй раз останавливается на пороге - как раз на разводах и следах, раздражённо ерошит волосы и, чувствуя себя идиотом, идёт обратно к стойке. Официантка отвлекается от бармена и выжидающе смотрит на Дэна из-под частокола неумело накрашенных ресниц.
- Вон тому, рыжему, - понизив голос, говорит Дэн и тихо бесится ещё и от театральности своего тона. - Горячий суп.
Официантка задумчиво смотрит на рыжего и кивает, бармен странно смотрит на Дэна, но молчит. Дэн достаёт бумажник и думает, как хорошо было бы сломать бармену нос о край стойки.
Он уходит, отчётливо ощущая между лопаток чужой пристальный взгляд.
...когда пару недель спустя во время перерыва между ночными патрулями Роршах ни с того ни с сего покупает Сове булочку, пропитанную маслом и специями, Сова очень удивляется.
Но благодарит и булочку ест.
Откроетесь?
Впервые пишу по ним)))
очень надеюсь, что это будет и не последний раз! )
Оба исполнения - чудесные, большое спасибо обоим авторам за них