Сэм обходит комнату по кругу, завернувшись в одеяло. Спать хочется до слабости в ногах, только вот им через полчаса выходить, чтобы успеть закончить охоту до рассвета. Веселенькие розовые шторки в электрическом свете кажутся светло-коричневыми и грязными, а покрывала с сочными малиновыми разводами напоминают о цвете одежды после пулевого ранения. Интересно, думает Сэм, а простыни здесь тоже пачкали кровью? Может быть, кто нибудь перевязывал рану или умирал от туберкулеза, отхаркивая легкие - или у какой-нибудь девчонки протекла прокладка. Такое случается. Все эти мысли похожи на почесывание только что затянувшейся корочкой ранки. Сэм сначала осторожно пробует их на вкус, а потом так же осторожно пытается перестать их думать. Дин сосредоточенно звякает банками в холодильнике, Сэм сосредотачивает внимание на его заднице, туго обтянутой джинсами. Из-под ремня торчит каемка трусов, а прямо над резинкой - несколько черных жестких волосков. - Сэмми? - оборачивается Дин. - У нас сеанс гипноза или ты еще не успел выйти из ноосферы? - Второе, - бурчит Сэм. Лицо Дина, с одной стороны освещенное верхней люстрой, а с другой стороны подсвеченое лампочкой холодильника, кажется неестественным и злым. Дин скалит зубы: - И что же говорят мировые информационные потоки? Что ожидает нас в будущем? Какая цыпочка ждет меня сегодня вечером, надеюсь, рыжая? - Они говорят, что ты сейчас купишь мне кофе, - откликается Сэм почти инстинктивно. - Ладно, ладно, - примирительно говорит Дин и извлекает из холодильника пакет, на котором нарисованы подозрительные бордовые фрукты. - Держи. Это гранатовый. Ужасная гадость. До забегаловки с кофе продержишься. Сэм молча отвинчивает крышку и прикладывается к круглому горлышку. Сок отдает железом и горчит на языке. Сэм думает, что это была плохая идея: он не может думать больше ни о чем, кроме крови, мнет пальцами упаковку, и у отверстия показывается блестящая рдяная жидкость, готовая вот-вот выплеснуться. От пытается сфокусировать взгляд на узоре линолеума, но рисунок плывет и растекается. Он видит ботинки Дина, все в каких-то темных пятнах, с каемкой засохшей коричневой глины на подошве. Сэм вдыхает и выдыхает несколько раз , отчаянно хмуря брови, пытаясь остановить изменяющуюся картину зрения. - Сэмми? - он чувствует руку на своем плече. - Ноосфера подала тебе знак? Вернись сюда. Дин пристально разглядыват его лицо, и Сэм думает, что сейчас немедленно нужно успокоиться. - Или ты пытаешься отмазаться от дела? - Дин снова усмехается. - Думаешь, притворился и все? Я уеду - а ты, пока я там горбачусь, могилы раскапываю, - по девочкам? или по мальчикам? Вот уже и губы накрасил. Дин прикасается к нему самыми кончиками пальцев, смазывая с кожи красную влагу. - Только подумать, Сэм Винчестер красит губы, и не хочет идти на охоту; а когда-то ты был сговорчивее, да, братишка? Ноосфера, подколки Дина, полупоцелуй пальцами - все это не имеет значения, Сэм плывет сквозь смысл фраз и действий, тут же забывая его, но в самый последний момент поворачивается один из тех неизменных рычагов. Дин бьет по больному месту почти неосознанно, почти не пытаясь задеть, но Сэм реагирует молниеносно, будто это не предутренний сонный разговор у открытого холодильника, а коррида. Он быстро отпихивает Дина от себя, пакет сока выскальзывает из рук, и на полу разливается глянцевая багряная лужа. Дин стоит молча, раскрытой ладонью вытирает брызги с подбородка. - Черт, - говорит Сэм, отходя. По крайней мере, думает он, стало лучше. - Поехали быстрее.
Утренний ритуал затвержён лучше, чем последнее заклинание на латыни, и даже с закрытыми глазами легко пройти по номеру, в который лишь вчера заселился, и не наткнуться на очередную, чёрт возьми, тумбочку/столик/полку/никогда до конца не вычищенный в химчистке диван. Номер дешёвый. Сэм поморщился, потирая ушибленное бедро и открыл глаза. Сегодня слишком сильно болит голова. На раз умываемся, чистим зубы, одновременно натягивая джинсы и зашнуровывая один ботинок. На два выслушиваем окрик старшего брата, потому что, блин, собираемся, как девчонка, наряжаемся, как девчонка, а отец сказал, чтобы они прибыли к шести. На три вспоминаем, что не позавтракали и забыли в гостиничной Библии картинку с той самой актрисой, как её, ну, той самой, которую сунули туда, потому что только там её не найдёт Дин. Дин гостиничные Библии не листает. На четыре... Второй боти-инок, а у рюкзака сломался замок. - Сэ-эмми! - Дин метко швыряет в младшего скомканное полотенце, - Когда же ты научишься собираться! - Я быстро собираюсь! - Быстро, - Дин улыбается довольно, немного похож на довольного жизнью худого уличного кота, если только бывают такие веснушчатые коты, и Сэм знает, что всё это неспроста, что вчера Дин чуть задержался, а значит успел полапать Сэнди, нет, Венди... Лизу? Шатенка, да-да, Сэм помнит, что она улыбалась даже ему, хотя ему ещё только тринадцать. И от этого воспоминания голова разболелась ещё сильней. Всё-таки хорошо он вчера приложился затылком об пол, пока призрак душил Дина, а он сам пытался поджечь зажигалкой бренную прядь волос, и оказался сбит с ног призраком номер два, о котором до этого никто не знал. - Сэм, хватит витать в облаках! Отец нас прибьёт! От подзатыльника кружится голова, но жаловаться не надо, он же не девчонка, он докажет Дину, что не девчонка. Сэм незаметно цепляется за косяк и натягивает рюкзак на плечи, опускает голову, потому что так болит чуть меньше. - Чего насупился? - Дин почти ласково выталкивает его из номера, - Не выспался, засоня? - Я нормально. Сэм упал в двух шагах от номера, всё поплыло перед глазами. Нельзя быть таким наивным в тринадцать лет, если подозреваешь, что у тебя сотрясение. На руках брата уютно, хотя он трясёт его, сжимает, не понимая, что случилось, и сквозь полуобморочную дымку Сэм понимает, что Дину надо сказать в чём дело, но язык во рту не ворочается, а Дин уже просто вне себя от ужаса и поэтому так непотребно ругается, хотя слова понимаются с трудом. От дивана пахнет химией. Противно! Сэм шумно дышит и стонет, ничего не осознавая, пока до него не доносится отчаянное: - А Сэм Винчестер красит губы! - Заткнись, Дин! Я не девчонка! И у меня просто сотрясение.
Сэм обходит комнату по кругу, завернувшись в одеяло. Спать хочется до слабости в ногах, только вот им через полчаса выходить, чтобы успеть закончить охоту до рассвета.
Веселенькие розовые шторки в электрическом свете кажутся светло-коричневыми и грязными, а покрывала с сочными малиновыми разводами напоминают о цвете одежды после пулевого ранения. Интересно, думает Сэм, а простыни здесь тоже пачкали кровью? Может быть, кто нибудь перевязывал рану или умирал от туберкулеза, отхаркивая легкие - или у какой-нибудь девчонки протекла прокладка. Такое случается. Все эти мысли похожи на почесывание только что затянувшейся корочкой ранки. Сэм сначала осторожно пробует их на вкус, а потом так же осторожно пытается перестать их думать.
Дин сосредоточенно звякает банками в холодильнике, Сэм сосредотачивает внимание на его заднице, туго обтянутой джинсами. Из-под ремня торчит каемка трусов, а прямо над резинкой - несколько черных жестких волосков.
- Сэмми? - оборачивается Дин. - У нас сеанс гипноза или ты еще не успел выйти из ноосферы?
- Второе, - бурчит Сэм.
Лицо Дина, с одной стороны освещенное верхней люстрой, а с другой стороны подсвеченое лампочкой холодильника, кажется неестественным и злым. Дин скалит зубы:
- И что же говорят мировые информационные потоки? Что ожидает нас в будущем? Какая цыпочка ждет меня сегодня вечером, надеюсь, рыжая?
- Они говорят, что ты сейчас купишь мне кофе, - откликается Сэм почти инстинктивно.
- Ладно, ладно, - примирительно говорит Дин и извлекает из холодильника пакет, на котором нарисованы подозрительные бордовые фрукты. - Держи. Это гранатовый. Ужасная гадость. До забегаловки с кофе продержишься.
Сэм молча отвинчивает крышку и прикладывается к круглому горлышку. Сок отдает железом и горчит на языке.
Сэм думает, что это была плохая идея: он не может думать больше ни о чем, кроме крови, мнет пальцами упаковку, и у отверстия показывается блестящая рдяная жидкость, готовая вот-вот выплеснуться. От пытается сфокусировать взгляд на узоре линолеума, но рисунок плывет и растекается. Он видит ботинки Дина, все в каких-то темных пятнах, с каемкой засохшей коричневой глины на подошве. Сэм вдыхает и выдыхает несколько раз , отчаянно хмуря брови, пытаясь остановить изменяющуюся картину зрения.
- Сэмми? - он чувствует руку на своем плече. - Ноосфера подала тебе знак? Вернись сюда.
Дин пристально разглядыват его лицо, и Сэм думает, что сейчас немедленно нужно успокоиться.
- Или ты пытаешься отмазаться от дела? - Дин снова усмехается. - Думаешь, притворился и все? Я уеду - а ты, пока я там горбачусь, могилы раскапываю, - по девочкам? или по мальчикам? Вот уже и губы накрасил.
Дин прикасается к нему самыми кончиками пальцев, смазывая с кожи красную влагу.
- Только подумать, Сэм Винчестер красит губы, и не хочет идти на охоту; а когда-то ты был сговорчивее, да, братишка?
Ноосфера, подколки Дина, полупоцелуй пальцами - все это не имеет значения, Сэм плывет сквозь смысл фраз и действий, тут же забывая его, но в самый последний момент поворачивается один из тех неизменных рычагов. Дин бьет по больному месту почти неосознанно, почти не пытаясь задеть, но Сэм реагирует молниеносно, будто это не предутренний сонный разговор у открытого холодильника, а коррида. Он быстро отпихивает Дина от себя, пакет сока выскальзывает из рук, и на полу разливается глянцевая багряная лужа.
Дин стоит молча, раскрытой ладонью вытирает брызги с подбородка.
- Черт, - говорит Сэм, отходя. По крайней мере, думает он, стало лучше. - Поехали быстрее.
/заказчик/
425 слов
Утренний ритуал затвержён лучше, чем последнее заклинание на латыни, и даже с закрытыми глазами легко пройти по номеру, в который лишь вчера заселился, и не наткнуться на очередную, чёрт возьми, тумбочку/столик/полку/никогда до конца не вычищенный в химчистке диван. Номер дешёвый. Сэм поморщился, потирая ушибленное бедро и открыл глаза. Сегодня слишком сильно болит голова. На раз умываемся, чистим зубы, одновременно натягивая джинсы и зашнуровывая один ботинок. На два выслушиваем окрик старшего брата, потому что, блин, собираемся, как девчонка, наряжаемся, как девчонка, а отец сказал, чтобы они прибыли к шести. На три вспоминаем, что не позавтракали и забыли в гостиничной Библии картинку с той самой актрисой, как её, ну, той самой, которую сунули туда, потому что только там её не найдёт Дин. Дин гостиничные Библии не листает. На четыре... Второй боти-инок, а у рюкзака сломался замок.
- Сэ-эмми! - Дин метко швыряет в младшего скомканное полотенце, - Когда же ты научишься собираться!
- Я быстро собираюсь!
- Быстро, - Дин улыбается довольно, немного похож на довольного жизнью худого уличного кота, если только бывают такие веснушчатые коты, и Сэм знает, что всё это неспроста, что вчера Дин чуть задержался, а значит успел полапать Сэнди, нет, Венди... Лизу? Шатенка, да-да, Сэм помнит, что она улыбалась даже ему, хотя ему ещё только тринадцать. И от этого воспоминания голова разболелась ещё сильней. Всё-таки хорошо он вчера приложился затылком об пол, пока призрак душил Дина, а он сам пытался поджечь зажигалкой бренную прядь волос, и оказался сбит с ног призраком номер два, о котором до этого никто не знал.
- Сэм, хватит витать в облаках! Отец нас прибьёт!
От подзатыльника кружится голова, но жаловаться не надо, он же не девчонка, он докажет Дину, что не девчонка. Сэм незаметно цепляется за косяк и натягивает рюкзак на плечи, опускает голову, потому что так болит чуть меньше.
- Чего насупился? - Дин почти ласково выталкивает его из номера, - Не выспался, засоня?
- Я нормально.
Сэм упал в двух шагах от номера, всё поплыло перед глазами. Нельзя быть таким наивным в тринадцать лет, если подозреваешь, что у тебя сотрясение.
На руках брата уютно, хотя он трясёт его, сжимает, не понимая, что случилось, и сквозь полуобморочную дымку Сэм понимает, что Дину надо сказать в чём дело, но язык во рту не ворочается, а Дин уже просто вне себя от ужаса и поэтому так непотребно ругается, хотя слова понимаются с трудом.
От дивана пахнет химией. Противно! Сэм шумно дышит и стонет, ничего не осознавая, пока до него не доносится отчаянное:
- А Сэм Винчестер красит губы!
- Заткнись, Дин! Я не девчонка! И у меня просто сотрясение.