144 Глаза больно режет и застилает туманом. Нет, это не туман, это дым – он жжется, жжется пиявкою, стальной иглой проникает сквозь зрачки к мозгу. Сознание уже изрезано чуждыми ему гранями, все пропадает и вновь мелькает – алое, жаркое, смертельное, последнее. «Это конец». - Аоки-сан... Где-то далеко, немыслимо далеко и высоко – свет. Не огонь, свет. И затененный лик. Ангел? Нет, лик искажен болью. Искажен мольбою. Он видел когда-то его. Давно-давно. Кажется, Тициан... - М-мария Магдалена?.. – Аоки протягивает ладонь, язык едва ворочается. Лик то бледнеет, то освещается языками огня, то темнеет, и глазам нет больше сил терпеть. Больно. - Нет, - грустный и нежный смешок. – Она тоже была блудницей. Но нет. Не Магдалена. Карен. - Карен... – глаза умирают. Грудь наполнена кашлем. Опять боль, опять темно и режет. А рядом – святое и теплое. - Я с тобою, с тобою, все сейчас пройдет. Он будет молить бога о ее прощении.
Глаза больно режет и застилает туманом. Нет, это не туман, это дым – он жжется, жжется пиявкою, стальной иглой проникает сквозь зрачки к мозгу.
Сознание уже изрезано чуждыми ему гранями, все пропадает и вновь мелькает – алое, жаркое, смертельное, последнее. «Это конец».
- Аоки-сан...
Где-то далеко, немыслимо далеко и высоко – свет. Не огонь, свет. И затененный лик.
Ангел?
Нет, лик искажен болью. Искажен мольбою.
Он видел когда-то его. Давно-давно. Кажется, Тициан...
- М-мария Магдалена?.. – Аоки протягивает ладонь, язык едва ворочается. Лик то бледнеет, то освещается языками огня, то темнеет, и глазам нет больше сил терпеть. Больно.
- Нет, - грустный и нежный смешок. – Она тоже была блудницей. Но нет. Не Магдалена. Карен.
- Карен... – глаза умирают. Грудь наполнена кашлем. Опять боль, опять темно и режет.
А рядом – святое и теплое.
- Я с тобою, с тобою, все сейчас пройдет.
Он будет молить бога о ее прощении.
Откроетесь?
Рада, что понравилось )